Недавно библиотека Красного Села получила подарок от Лемпи Карзовой-Головиной – роман «Не потерять себя». Это история ингерманландской семьи из прихода Туутари, которой довелось пережить муки ада военных лет, страшный голод, смерть близких, немецкие лагеря и вынужденные скитания. Роман автор посвятила свой маме. «Я стала задумываться о том, что поколение 30-х годов уходит, а у них была тяжелая жизнь. Мне захотелось оставить память о них, о том времени». Книгу можно будет взять в библиотеке на Лермонтова, 26.
А публикуемый очерк – из газеты Inkeri

Меня зовут Лемпи Карзова-Головина. Карзова – фамилия мужа, Головина – моя девичья фамилия. Я ее оставила на память об отце. Он был пастором Пушкинской лютеранской церкви. Лемпи – это финское имя, в переводе на русский язык оно означает Любовь. Имя мне выбрал папа, чтобы называть меня и на финском, и на русском языке….
…Моя мама родилась в маленькой финской деревне Metsävainikka, которая находилась недалеко от Ленинграда на Волхонском шоссе. Деревня относилась к приходу Туутари. С окна ее дома была видна гора Кирхгоф, на которой красовалась самая большая и самая величественная лютеранская церковь, построенная для жены императора Николая 1 на подаренные им средства. В 1930-м году приход Туутари насчитывал 6300 прихожан, а рядом с горой размещалось 64 деревни. Вокруг кирхи было кладбище. После войны в этой местности осталось 4 деревни, приход опустел. В мае 2006 года была открыта и освещена новая церковь прихода Туутари в доме современной постройки в поселке Можайский [Дудергоф].
На горе Туутари покоятся мои предки. Там похоронена и мамина мама. Она умерла, когда моей матери было 2 года, ее брат был на 1,5 года старше. Дети ходили со своей тетей на могилку. От их деревни была тропинка на Кирхгоф, теперь она заросла. Кладбище и фундамент церкви засыпаны землей. Сейчас на этом месте находится спортивно-развлекательный комплекс «Туутари-Парк».
Через год после смерти жены мамин отец женился. Дети, когда подросли, стали ходить в финскую школу в Финское Койрово, в трех километрах от их деревни.
Перед войной всем местным жителям приказали освободить деревню Metsävainikka, причины не объяснялись. Дом пришлось разобрать и заново строиться в Горелово. Помощь не выделялась. Часть дома пришлось продать, средств не хватало.
Только выстроились, началась война. В семье было уже четверо детей. Пятый ребенок родился в начале войны.
Мамина тетя жила в финской деревне Кискино, которая находилась недалеко от деревни Финское Койрово. У нее убили на войне единственного сына Арвоса. Если бы все документы не сгорели тогда, тетя смогла бы после войны вернуться на Родину, потому что ее сын воевал. Семьям военнослужащих разрешали жить в Ленинградской области. Но ей пришлось всю жизнь скитаться по чужим землям.
Пришли немцы и в Горелово, увели корову у многодетной семьи. Эта была последняя надежда на выживание. Запасы кончались. На совхозных полях оставалась неубранная капуста, но там была табличка «Кто пойдет – расстрел!» Несколько раз удалось сходить за замороженной капустой, которую дети называли «хряпой». Начался страшный голод. Первым умер новорожденный младенец. Его похоронили в маленькой коробочке на Гореловском кладбище. Затем стали уходить из жизни остальные члены семьи.
В живых осталось только двое детей – моя мама и ее тринадцатилетний брат. Он к этому времени уже жил в Горелово. Это был январь 1942 года. Мальчик, как старший в семье, принял решение покинуть дом, где их ждала голодная смерть. Дети пошли пешком в Эстонию. Они слышали, что там нет такого голода, как здесь около Ленинграда. Моя мама была очень слаба. Ее брат понял, что ей до Эстонии не дойти. Он отправил ее к родственникам, которые жили в районе горы Кирхгоф, в надежде, что одну ее прокормят. В Эстонию он пошел один.
Около Туутари многие дома были разрушены, лишнего куска ни у кого не было. Приют мама нашла в Гатчине, в конюшне, где ютились бездомные. Спали на сене, обогревались своим дыханием, убирали снег за котелок похлебки. Когда мама, обессиленная, останавливалась, фашист бил палкой по котелку, который был к ней привязан, и кричал: «Арбайтэн!» Дальше был немецкий детский дом в Гатчине, затем лагерь в Балтийске, потом в Клооге. В лагере маме очень не хватало брата. Ей казалось, если бы он был рядом, она поделилась бы с ним своим скудным пайком.
Мамин брат дошел до эстонской границы. В Кингисеппе он, обессиленный, упал на снег, на пальцах ног не было ногтей, они были стерты. Он долго лежал на снегу, потом встал и пошел вперед, чтобы жить. А впереди были лагеря.
Позже из лагеря Клоога всех ингерманландцев отправили в Финляндию. Там маме повезло. Она жила в хорошей семье, помогала по хозяйству, доила коров, работала в поле.
Но, самое главное, она училась в школе. У нее были новые друзья и подруги.
В 1944 году ингерманландских финнов стали возвращать на Родину. Маме очень хотелось учиться. Она знала, что в родных краях учиться не придется. Когда мама прощалась со своей финской подругой, та ей сказала: «Когда ты приедешь в свою Ингрию, напиши мне письмо!» У мамы текли слезы, она не могла ответить. Мамина подруга не представляла даже, что ждет людей в Ингрии. Мама уехала со своим народом.
Перед отъездом ингерманландских финнов собрали на вокзале в городе Seinäjoki. Мама написала письмо благодарности своим хозяевам и такую фразу: «Как дятла тянет к дереву, так человек стремится на Родину». Это письмо до сих пор хранится в семейном архиве, в доме, где жила во время войны моя мама. Когда через много лет она приехала уже седой женщиной в эти края, ее встретили дети и внуки хозяев и показали ей «Письмо из прошлого».
От Ленинграда поезд шел без остановок. Люди плакали, кричали. Народ повезли в Псковскую область. Там они были не нужны. Зима. Работы не было. Спали на полу в выделенном им доме. Меняли привезенные вещи на еду.
Началась весна. Стали пахать землю. На меня произвел впечатление мамин рассказ о том, как шесть девочек-подростков впрягали в плуг, а седьмая шла за плугом. Иногда копали лопатами. Так вспахивали поля.
Отпраздновали Великую Победу. Стали снова работать в поле. Денег не платили. Записывали трудодни, а ими сыт не будешь. Менять уже было нечего. Люди стали собираться и думать, как жить дальше. Думали об Эстонии, но боялись уезжать. Мама сказала: «Я сирота. Меня искать никто не будет». И она отправилась с одной девочкой в Эстонию искать работы и хлеба. Работу там сразу нашли. Заработав продукты, они вернулись в Псковскую область и сообщили, что в Эстонии можно жить. Вскоре все постепенно стали уезжать. Мамин брат, судьба свела их снова, жил и работал в одной эстонской семье. Иногда он ездил с хозяевами в Ленинград на рынок переводчиком. Проезжая мимо Горелово, он попросил их подъехать к дому, где до войны жила их семья. Когда он подходил ближе, ноги дрожали от волнения. Дома не было, он был разобран на строительные нужды. На земле валялась их маленькая детская кроватка, которая напоминала о прошлой жизни, когда он жил со своей семьей.
Мама в Эстонии жила и работала в семье по фамилии Томберг. Детей у них не было. У хозяина была своя мельница, скот, огород, красильня. Хозяйка говорила на трех языках: эстонском, немецком и русском. Вскоре в Эстонии не разрешили держать прислугу, и хозяева с согласия девочки удочерили ее. Жизнь мамы не изменилась, только по документам она уже была не Вайникка Ольга Эмильевна, а Томберг Ольга Кристьяновна.
Ингерманландцам не разрешили жить и в Эстонии. Брат уехал в Псковскую область, а затем в Карелию, работать на кирпичном заводе.
В марте 1949 года началось раскулачивание Прибалтики, и маму, как кулацкую дочку, с новой семьей отправили в Сибирь.
Снова пришлось испытать много горя. В Сибири была тяжелая работа с раннего утра до позднего вечера. Брат не мог смириться с судьбой своей сестры. Он стал писать письма в Верховный Совет. После четвертого письма девушку освободили, а ее приемные родители навсегда остались в Сибири.
Она поехала к брату в Карелию. Там было много ингерманландских финнов. Народ после долгих скитаний нашел там покой и свободу. Годы, проведенные в Карелии, мама называет лучшими в своей жизни. Из Петрозаводска в Ленинградскую область ее привез мой отец. Он тоже во время войны был вывезен в Финляндию вместе с матерью и сестрой, но им удалось после приехать в родные места, так как моей бабушке, как вдове погибшего воина, разрешили вернуться в свой дом с детьми. Мама вышла замуж за моего отца, и так оказалась снова на ингерманландской земле, а ее брат навсегда остался в Карелии. Недавно он приезжал к нам в гости. Ему захотелось побывать на Родине. Сначала мы поехали на Волхонку, где был их дом. Сейчас на этом месте находится Южное кладбище. Посмотрели в сторону горы Туутари. Остановились у реки Койровки, где была их школа. Потом поехали в Горелово. Сходили на кладбище, повесили венок на ветку сосны. Она растет на том месте, куда похоронили родных во время войны. Мама стояла с зажженной свечей в руках, губы моего дяди дрожали от волнения. Затем мы постояли на берегу реки Дудергофки, на том месте, где был их дом. Сейчас там живут другие люди.
Если бы мама не уехала в 1944-м году из Финляндии, жизнь сложилась бы по-другому. Она тогда могла остаться, ее фамилии не было в списках, потому что она была сирота. Мамина тетя стремилась на Родину и увезла племянников с собой. Тетя не хотела верить похоронке. Ей казалось, война закончится, и сын вернется, но Арвос не вернулся, а горя пришлось испытать много.
Сложилась бы жизнь по-другому, если б мама с папой уехали бы в Финляндию в середине 90-х годов. Им предоставили такую возможность, но они в последний момент не смогли покинуть Родину. Может быть, в Финляндии отец отвлекся бы от своих переживаний и был бы еще жив. Но видно такова их судьба, такова судьба моего народа…

Текст: из публикации  газеты Inkeri, июнь 2011, № 1 (074)
Фото: Кирха прихода Туутари на горе Кирхгоф. Вид из деревни Рётселя, 1943