Еще буквально лет пять назад в хорошо сохранившихся домах жили люди. Но после расселения дома стали часто гореть и рушиться.
Фабричный формально находится под охраной государства как памятник истории и культуры. Но дирекция, подведомственная КГИОП, уже заказывает экспертизу объекта, конкурс пройдет в начале июля. Результатом может стать исключение Фабричного поселка из реестра объектов культурного наследия. Охранять-то как бы уже нечего. А значит, будет открыта дорога для окончательного сноса строений и использования освободившейся территории у озера. От Фабричного не останется и следа...

Один век Фабричного
С 1896 года до национализации в 1918 году директором Бумажной фабрики, принадлежавшей Печаткиным, был однокурсник одного из членов их семьи по химическому отделению Петербургского практического технологического института Петр Михайлович Горбунов.
Кроме развития производства, Горбунов много занимался улучшением условий труда и жизни рабочих. В 1904–1905 годах по его инициативе был создан комплекс жилых зданий для рабочих и служащих предприятия. Для семейных работников были возведены 2-этажные дома на восемь квартир каждый. Квартиры были 2-комнатные, с кухней. В них был водопровод, проведенный из дудергофских ключей, устроены ватерклозеты, электрическое освещение. Дворы были канализированы, посажены деревья и кустарники, разбиты клумбы, организованы детские площадки, установлены спортивные снаряды, поставлены садовые скамейки. При школе был разбит плодовый сад и «огород педагогического характера», на озере устроены купальни. В поселке были ясли, столовая, библиотека, «народный дом», кирпичная баня…
Источник: Керзум А.П., Иванова Т.К. П.М.Горбунов — создатель Фабричного поселка в Красном Селе // «История Петербурга», № 2 (18), 2004.

Народная история Красного Села
Детство в Фабричном поселке

Публикуем воспоминания Станислава Михайловича Лапшина, который родился в 1928 году и вырос в Фабричном поселке бумажной фабрики на берегу Безымянного озера.

Фабричный поселок для меня – это прежде всего малая родина моей мамы, это дедушка, это мои родные.
Я знаю, что все дети моих бабушки и дедушки, а их было пятеро, родились в Удельной больнице Красного Села, крещены в церкви Святой Троицы, которую посетили почти все цари и царицы России. Все, что я узнал об истории Фабричного поселка до революции и после – это, конечно, со слов дедушки, мамы и моих родных.
Дедушка Аркадий Федорович Лапшин родился 9 мая 1869 года, личный почетный гражданин России. Работал старшим мастером главного цена по выпуску мелованной бумаги; а с возрастом – в фабричном управлении. До закрытия Фабричной церкви выбирался прихожанами церковным старостой. По некоторым данным, в 1943 был вывезен в концлагерь города Опочки и там умерщвлен. Говорят, какой-то «благожелатель» сообщил немцам, что его младший сын работал в райкоме…
Поселок состоял из стандартных двухэтажных деревянных домов на кирпичном фундаменте (кирпичи фабрики Беляева), нескольких кирпичных домов. В дома провели канализацию, холодную воду, электричество.
На территории поселка было два общественных фруктовых сада. До революции за ними ухаживали учащиеся технического училища, а после те, кто ухаживал за садами, делили урожай между собой.
До 17-го года рабочие, жившие на территории поселка, бесплатно пользовались дровами и электричеством. Для детей были организованы ясли и детский сад. В доме № 7 в правой половине располагалась церковь святого Константина Ярославского и великомученицы Варвары, а в левой половине – техническое училище для детей рабочих.
Напротив этого дома через дорогу стояла одноэтажное здание библиотеки (в дальнейшем именовалось фабричным клубом)…
Поселок был окружен деревянным забором с двумя арками ворот. Одни ворота – выходили в сторону Царского парка, другие – на Царскосельскую дорогу метрах в 40-50 от мостика через Дудергофку…
Дом № 8, в котором жил дедушка, был стандартным деревянным, имел два подъезда, в каждой – по четыре квартиры. Квартира состояла из двух комнат, кухни, туалета…
Несколько слов о территории Фабричного поселка – исключительно обихоженная, чистая, много зелени, где только возможно – аллеи, кустарники. Общественные сады были как бы ограждены боярышником, сквозь заросли и колючки которого было не пробраться.
Если смотреть со стороны поселка, то правее клуба был дом, который имел собственное имя «Вязьма». Так и говорили: он и она живет в «Вязьме».
Примерно там, где сейчас находится трансформаторная будка, находились конюшня, сараи для сена; стояли телеги (тогда это был основной транспорт).
Почти в центре поселка было симпатичное стационарное здание «Весов», где происходило взвешивание телег с грузом и без.
Приятное воспоминание оставили деревянные лестницы в домах – чистые, вымытые. Там было очень комфортно играть и читать в непогоду.
Берег озера по контуру со стороны поселка был заложен деревянным брусом. Очень удобно было лежать и наблюдать, что происходит в воде. А рыбы в озере было неимоверное количество - от пескаря до язя. Интересно также было заниматься охотой на щурят – для этого надо было сделать «остроги» из палки и вилки, привязанной к ней. Лежишь на берегу и высматриваешь, где прямая темная полоса щуренка, а там уж как кому повезет – щуренку или тебе.
На берегу стояла прекрасная купальня, которая состояла из двух отделений - мужского и женского (мужское было по размерам больше). Здесь я научился плавать, здесь играли в «своеобразные» прятки – надо было запятнать кого-то, только в воде…
Недалеко от купальни, метрах в 10-15, был сравнительной большой деревянный плот, к которому с берега спускались ступени. На берегу и на ступенях было удобно сидеть. Часто в теплые вечера собирались женщины поселка и пели песни, а песни по воде разносились очень далеко. Слова некоторых песен помню до сего времени – «Помню я еще молодушкой была» или «Искры гаснут на ветру». В поселке любили петь, любили слушать. ..
Фабричный поселок жил своей жизнью, это была как бы одна семья, своя маленькая республика. Все знали друг друга от малого до старого. Все мужчины при встрече обязательно приподнимали головной убор.
Очень интересно, как до войны сохранялись некоторые названия. Например, на вопрос «куда идешь?» ответ «на гору» или «наверх» означал, что куда-то в район проспекта Ленина. На вопрос «по какой дороге пойдешь?» ответ мог быть «по Церковной» - значит, это дорога, идущая от вокзала до церкви. Если «по Штабной» - значит, по дороге от озера до в то время деревянной школы, где до войны учились все ребята Фабричного поселка и Фабрикантской слободы (в том здании или рядом в свое время был штаб гвардейских полков) /имеется в виду, улица Равенства в парке. – ред./ Мог быть и такой ответ – «по дедушкиной дороге» - это ответвление от Штабной дороги вдоль правой стороны оврага, которое выходило к летнему рынку и проспекту Ленина. А «дедушкиной» она называлась потому, что высшая точка правой стороны оврага называлась «Дедушкина гора» - и там до революции стояла пушка, которая выстрелом в 12 часов извещала, что наступил полдень. Левая сторона оврага называлась «Госпитальной дорогой» - она вела из парка к военному госпиталю и проходила мимо него к церкви Александра Невского.
Напротив церкви рядом с дорогой был весьма приличный прудик, в котором водились красивые тритоны. После войны пруд был засыпан.
Госпиталь занимал весьма приличную по размерам территорию, где располагались несколько деревянных одноэтажных больничных корпусов. Военный госпиталь был закрытым, вход посторонним запрещался. Территория была чистой и обихоженной. Внизу оврага сохранились бетонные ванны, которые были сделаны специально для полоскания госпитального белья. Вода в эти ванны поступала из родников. Ванны были разделены таким образом, что вода проходила поочередно через каждую, хорошо прополаскивая белье. Этими ваннами пользовались и фабричные женщины.
До сих пор на бывшей территории госпиталя сохранились основания скамеек и полукружья курилок и мест отдыха больных, сделанных из пудостского камня.
В этом госпитале спасли и мою бабушку, сделав ей операцию по изъятию иголки, попавшей ей в руку, когда она стирала белье.
До войны в этих заброшенных ваннах также водились тритоны – за ними было очень удобно наблюдать, лежа на боках ванн.
Просыпался я в детстве очень рано от пения птиц. У дедушки их было довольно много – от канареек до снегирей. Дедушки уже не было – он рано уходил на свою любимую рыбалку. Я мчался на постоянное место сбора в купальню. Озеро нас, мальчишек, всегда привлекало. Купались до синих губ, когда уже «мама» внятно не можешь сказать…
У дедушки была плоскодонная лодка, почему-то называемая баркас. Ловить рыбу с лодки посередине озера, конечно, было лучше, чем с берега. Но дедушка особо старался меня не брать. Во-первых, он уходил рано – в 4-5 утра. Во-вторых, мне было трудно усидеть на одном месте, рыбалка же требует тишины и спокойствия.
Дедушка рыбалкой очень увлекался – и отдых, и рыба. Своим уловом дедушка делился с соседями.
До революции на озере была царская купальня. Мостки от нынешнего пляжа шли до середины озера. Бревна, вбитые в дно озеро, на которых держались мостки, до войны еще сохранялись, мне их показывал дедушка. До поверхности воды они не доходили сантиметров 10-15…
Комедийный случай, связанный с пляжем, остался у меня в памяти на всю жизнь. До войны в будние дни на пляже почти никого не было, только в выходные какое-то количество приходило. Жителей в Красном Селе было немного. Большинство ходили в купальню. Как-то мы с товарищем прибежали на пляж – никого нет. Подумали – стоит ли мочить трусы, решили, что не надо. Сняли, положили на травку – и с разбега в воду… А в это время мой дедушка с товарищем шли по дороге с Фабрикантки, увидели меня. Дедушка незаметно подкрался, взял мои трусы. Недалеко от дороги еще сохранялась чаша от фонтана, который стоял перед летним театром (тогда он еще сохранялся, просто был заколоченным). Дедушка с товарищем спрятались за этой чашей.
Мы накупались, выскочили из воды и к трусам. Трусы товарища лежат, а моих нет. Что делать – из лопухов что-то связывать или спрятаться в кустах, а товарища послать домой за трусами? Тут из-за чаши фонтана появляются дедушка с товарищем. У них от смеха лица покраснели…
Несколько слов об истории нижнего военного кладбища. В 1765 году, когда Екатерина решила возродить петровскую традицию летних сборов гвардейских полков, жизнь Красного Села сильно изменилась. Сюда съезжались тысячи военных, принимавших участие в маневрах. Потом в этих сборах наступил перерыв на пятьдесят с лишним лет. В 1819 году Николай I возобновил учения. Военные болели, и было принято решение о создании госпиталя. Не все поправлялись. И в 1820 году появилось нижнее военное кладбища. Традиционно на этом кладбище хоронили военных и жителей Фабричного поселка.
До войны вокруг Красного Села было несколько военных аэродромов. Когда кто-то из летчиков погибал (а такие случаи были), то прощание с ними проходило в Фабричном клубе. От клуба до кладбища мы, мальчишки, обязательно их провожали. Если от самолета в каком-то виде сохранился пропеллер, то его устанавливали на могиле погибшего летчика.
Из старых могил до наших дней сохранилась могила коменданта Красного Села, генерал-лейтенанта Константина Александровича Дружинина. До войны на этой красивой могиле был большой крест черного мрамора. После войны он был опрокинут, а потом вообще исчез, осталось только основание.
Первая могила моих родных появилась на нижнем военном кладбище в 1926 году (это тетя), затем в 1927 (бабушка), 1990 (мама), 1993 (дядя), 1996 (жена)
После войны кладбище хотели ликвидировать, появилось объявление с требованием повесить таблички на крестах посещаемых могил. Висели они довольно долго. Но затем кладбище возобновило свою функцию.
Чем до войны занимались и в какие игры играли ребята 10-13 лет. Игры на воде, казаки-разбойники, лапта, городки, штандер, серсо. Играли в ножички, в футбол с резиновым мячом. У кого были велосипеды, гоняли на них. Зимой – лыжи, санки, финские сани.
Мы создали свое подобие «тимуровской команды». Штаб был в сарае за домом № 8 – провода, веревки, позывные… Но оказать кому-то какую-то помощь не получалось – все справлялись сами. Разве что расколотые дрова сложить.
Ходили с ребятами на отвалы пуговичной фабрики – сейчас на этом месте какие-то строения Ливиза, ходили к фабрике по производству патефонных пластинок – она находилась около Дудергофа. Собирали шарики, костяшки, пуговицы – все, что могло пригодиться в играх. Очень часто ходили на военное поле, находившееся между железной дорогой и первой линией палаток. Это было большое чистое поле со спортивными снарядами, на которых занимались красноармейцы. Нас больше всего привлекали гигантские шаги. Это врытые в землю столбы, на верхушке которых были прикреплены четыре каната. Внизу у канатов были петли. Садились в эти петли и разбегались. Чем выше скорость бега, тем дальше от столба разлетались канаты. Так красноармейцы (соответственно, и мы тоже) тренировали вестибулярный аппарат.
Особые походы были за черникой и голубикой. Походы были по выходным дням на стрельбище напротив Горелово (по выходным дням на стрельбище не стреляли).
Как-то набрали ягод, пошли. Солнце в зените, жара. Идем вдоль Дудергофки, но знаем, что купаться, если фабрика работает, нельзя. По цвету воды можно было определить, какую бумагу в тот день изготавливают на фабрике.
Но жарища подгоняла. Посоветовались, посмотрели, вода вроде сравнительно чистая. Решили выкупаться. Вылезли из воды, а когда солнце нас обсушило, увидели, что стали волосистыми. Все тело было покрыто бумажными волосками, которые невозможно было стряхнуть. Так мы и дошли до Безымянного и уже там отмывались…
Особым вниманием пользовались футбольные матчи нашей команды Красного Село. Раздевалок вокруг стадиона не было. А так как мой дяди Аркадий Аркадьевич Лапшин был капитаном команды и вратарем, то главным хранителем одежды был, конечно, я.
В семье дедушки сыновья участвовали не только в спорте, но и в фабричном духовом оркестре и оркестре народных инструментов, играли на кларнетах, балалайках и других инструментах. Сам дедушка играл на баяне, на гармошке. Его дочери неплохо пели.
Я с удовольствием выполнял дедушкино поручение сбегать на вокзал и купить газету. Бывало, правда, не часто, когда плюс к газете мне разрешалось купить мороженое. Это было приятное событие. У вокзала стоял мороженщик с ящиком на колесах. Внутри ящика бидон, а может, и два, обложенные льдом. В зависимости от того, какую порцию ты заказывал (а была большая и маленькая) он вытаскивал приспособление, состоявшее из металлической трубки, внутри которой был шток. На конце трубки – емкость, как круглая баночка высотой 2,5-3 сантиметра. На дно баночки кладется круглая вафля с каким-нибудь выдавленным на ней именем, предположим Ольга. Затем емкость заполняется мороженым и закрывается кружочком вафли тоже с именем. Штоком к верху эта вкуснота поднимается – и у тебя между двумя пальцами мороженое с любыми именами. И ты крутишь и облизываешь со всех сторон…
В Красном Селе была еще одна очень вкусная, природой взращенная вещь – знаменитая красносельская брюква. Ее приходилось присаливать, до того она была сладкая. До 1917 года красносельская брюква шла на экспорт, после войны ее не стало и, наверное, уже не возродится…
Очень интересные прогулки по Красному Селу, Фабричному поселке, Фабрикантке, царскому парку, вокруг Безымянного и Долгого озер у меня были с дедушкой. С его слов я знал, какие водятся рыбы в наших озерах. У дедушки были обширные знания о природе, животном мире вообще и, в частности, о Красносельском районе.
О Красном Селе, о Фабричном поселке, о счастливом детстве многое осталось в памяти, но все перечеркнула подлая война.
22 июня 1941 года был выходной. Солнечный день, без облачка. Мы купались, ныряли. Недалеко от купальни была фабричная проходная, на крыше которой был установлен большой черный рупор – радио. Около 12 часов по радио объявили, что в 12 часов будет передано важное правительственное сообщение, с которым выступит нарком иностранных дел Молотов. Все, кто был в купальне, сели на скамейки и стали ждать это сообщение.
В 12 часов выступил Молотов и сообщил, что без объявления войны немцы напали на Советский Союз. Ребята восприняли это однозначно – «вот теперь дадим немцам». Мы привыкли к тому, что «если завтра война», то врагам несдобровать…
Мама сразу охладила меня - «дурачок, война, это всегда страшно, я знаю последствия первой империалистической, знаю Гражданскую, когда Красное Село переходило из рук в руки каждые сутки…»
В войну погибли дедушка, старший и младший дядя, брат. Средний дядя был тяжело ранен под Сталинградом и возвратился без ноги…
Не знаю, успели или нет эвакуировать в тыл фабричное оборудование. А вот те, кто работал на фабрике и жил в Фабричном поселке, были эвакуированы в город Краснокамск (тогда Молотовская область) и там работали на бумажном комбинате.
После войны как таковой реэвакуации не было, поэтому многие остались в Краснокамске. Некоторые возвратились, кто-то уехал в другие места Советского Союза…
Своих друзей, с которыми прошло довоенное детство, я больше не видел. По непроверенным данным, вроде бы Жору Иванова за то, что пытался достать оружие из немецкого склада для партизан, немцы повесили на воротах фабричного поселка со стороны парка.
В 50-70-х годах  все те из фабричного поселка, кто оставался в живых, собирались в Троицу на кладбище у могил родных, а затем вместе отмечали встречу, вспоминая предвоенные годы и тех, кто погиб в войну.
В настоящее время в Красном Селе бываю часто. Маршрут один – кладбище, к могиле родных, наведу порядок. Подойду к могилам тех, кого знал, поклонюсь. Затем – в разрушенный Фабричный поселок… Парк, «Штабная дорога», «Дедушкина дорога», автобусная остановка… Надеюсь, что дети и внуки будут хранить память о родных и Фабричном поселке.

Семья Лапшиных. Фабричный поселок, 1911 г.

Семья Лапшиных. Фабричный поселок, 1959 г.